Ходили в музыкальный театр им. К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко на современный балет немецкой труппы театра Дойче Опер ам Рейн, поставленный Мартином Шлепфером на музыку симфонии #7 ми минор Густава Малера.

Танцовщицы и танцовщики были одеты по-деловому строго — девушки в чёрных платьях чуть ниже колен, юноши — в чёрных брюках, иногда в белых рубашках. Декорации были под стать костюмам — обезличенные плоскости, намечающие серый город. Музыка Малера непростая, в ней почти нет тех угадываемых гармоний и мотивов, которые мы с лёгкостью узнаём у Моцарта, например, или у Баха. Рваный ритм и меняющийся темп симфонии, когда невозможно предсказать, чем продолжится очередной отрывок, заставлял соответственно двигаться танцовщиков: выходит девушка, начинаются па из классического балета, затем чёткость начинает разрушаться, в пластике тела проявляется безумие и под конец это уже бьющееся в агонии тело.

Часто оттанцевавшие оставались на сцене — почти невидимые где-то в углу или освещённые, как застывшие статуи посреди сцены, иногда они оставались прямо под ногами следующей партии танцовщиков, которые вытанцовывали свою партию по усыпанной телами сцене.

Выходили танцующие и в ботинках, контрапунктом продолжая музыку, и беззвучно уползали со сцены, сливаясь с царившей тьмой. Девушки с длинными распущенными волосами были и божественными созданиями и куклами в руках танцовщиков.

Финал был впечатляющий — «танец офисного планктона», как мы его назвали, с пытающейся выбраться из-под стола танцовщицей, с её коллегами, вихрем кружащимися вокруг поля её битвы и собственных табуреток, играющих в «займи-своё-место-пока-его-не-занял-кто-то-ещё» — это было очень сильно. Как и весь балет. Я смотрела не отрываясь все полтора часа.

.